Реабилитологу Максиму Никитину всего 30 лет. Он профессионально занимается медицинской реабилитацией, закончив соответствующий факультет Московской академии физкультуры, медицинский колледж и пройдя обучение у лучших реабилитологов Голландии, Португалии, Израиля. И у него – злокачественная опухоль, лечение он проходит в петербургском Медицинском институте имени Березина Сергея (МИБС, Центр протонной терапии). И здесь, находясь на лечении и в буквальном смысле привязанный к капельнице, он продолжает помогать людям.

«Экзотический фрукт»

Максим – молодой, спортивный, модный. До начала химиотерапии у него была модная стрижка. Он с 18 лет увлекся темой реабилитации в медицине, постоянно учился, в том числе за границей. Ездил с лекциями по нашей стране. В одной из таких поездок в 2019 году случилось ЧП – торопясь на самолет, ударился головой о стенку, образовалась шишка. Однако шишка не проходила. Врачи говорили сначала про жировик, решили удалить. Но в процессе операции оказалось, что это опухоль – злая, коварная саркома Юинга. Такие случаи, как у Максима – чтобы саркома образовалась на голове взрослого (обычно этот диагноз чаще ставится детям, и чаще на ногах, а еще чаще – на твердых тканях), – говорят, всего два на миллион. Максиму не повезло.

«Из популяции сарком в 40 процентах причиной ее появления является травма, – со знанием дела рассказывает Максим. – Однако мой случай оказался настолько редким, что знакомые врачи называли меня «экзотическим фруктом». Знакомые онкологи приходили на меня смотреть, потому что не видели такой необычной локализации».

Пациента прооперировали в Москве, а потом отправили в петербургский Центр протонной терапии – он считается лучшим в стране, а эта опухоль как раз входит в протокол лечения протонами, государство теперь выделяет федеральные квоты на лечение: с прошлого года получено уже 600 квот. Так Максим Никитин в апреле 2021 года оказался в МИБС. Сначала думал, что на несколько дней. Но оказалось, что на 2 месяца.

Встать и пойти

Он лежал на химиотерапии, когда в палату зашла женщина. «Не знаю, с чего начать», – растерянно сказала она.

Оказалось, что здесь лечится ее сын, который уже 4 месяца не встает после операции на головном мозге. Максим снял катетеры и пошел смотреть на мальчика.

«У меня были и свои корыстные цели: как реабилитолог, я знаю, что лечение проходит лучше как минимум на 30 процентов, если пациенты не отрываются от работы, не уходят в болезнь», – смеется Максим.

Он и до появления гостьи просил у специалистов МИБС посмотреть каких-то пациентов, бесплатно: может быть, кому-то нужна помощь в реабилитации?

«Что я увидел: ребенок, 8 лет, 4 месяца не ходил после второй операции на мозге. Ему был сделан шунт, начался неврологический дефицит – мышечная слабость по левой стороне тела, он самостоятельно не сидел и находился в памперсе», – рассказывает Максим.

В первое занятие он посмотрел суставы. Отдал должное родителям, которые занимались с сыном суставной гимнастикой. Потом начались попытки «вертикализировать», поднимать ребенка – и очень повезло, что у мальчика оказался нераскрытый потенциал.

Они научились вставать, пересаживаться, начали ходить с тростью в комнате, на 3-й неделе реабилитации вышли в коридор с помощью трости. Перестали использовать памперс. На последние два сеанса протонной терапии мальчик приходил уже на своих ногах, а не на перевозке.

«Опухоль была в стратегической зоне, которая отвечает за моторную функцию, и та часть мозга, которая отвечает за левую сторону тела, пострадала. Возник неврологический дефицит. Я задал себе вопрос: компенсируется ли он? Ответ: «Да». Просто человек не пользовался своим телом. Ему надо было просто профессионально помочь», – подытоживает реабилитолог.

Тот мальчик уже выписался домой. Его родители против обнародования информации о ребенке, но не скрывают, что очень благодарны Максиму Никитину за то, что помог поставить на ноги их сына.

Вылечить недостаточно, надо еще поднять

Максим Никитин тоже заканчивает лечение в МИБС, но не заканчивает свою работу. Он говорит, что его собственная история в каком-то смысле даже помогла ему по-новому взглянуть на многие вещи в своей профессии.

«Когда ехал в Петербург, думал – приеду в МИБС всего на три-четыре процедуры, а оказалось – 27 дней химиотерапия и протонная терапия – каждый день. Это 8 недель госпитализации, выходить из-за карантина было нельзя. Но для пациента на химиотерапии не выходить, минимально двигаться – это значит ухудшить результаты лечения. Недаром же, например, в Израиле пациенты проходят химиотерапию, сидя на велотренажере. В данном случае движение – это действительно жизнь», – рассказывает Максим.

Лежа в стационаре, он наблюдал за другими пациентами. Видел, что процентов у 80 хромающих, шаркающих, шатающихся больных есть нераскрытый двигательный потенциал.

«Если человек может самостоятельно двигаться, значит, не все потеряно. Мы должны улучшить качество жизни, это золотой стандарт», – говорит Максим.

По его словам, во всем мире нет моноспециалистов по реабилитации, в этой области должна работать настоящая команда: специалист с медицинским образованием, тренер, логопед, эрготерапевт, психолог, соцработник.

«Реабилитация – это не медицина, это больше область физкультуры. Надо научить человека пользоваться своим телом сегодня и в этом формате. И тут важны три основных момента: специалисты-реабилитологи должны понимать медицинский аспект и физическую сторону процесса. Они не должны демотивировать пациента, давать ему ложную надежду. И они должны уметь составлять тренировочный процесс. Таких команд в России очень мало, но у вас в Петербурге так работает реабилитация, например, в 40-й больнице», – рассказывает Максим Никитин.

«На реабилитологов» у нас толком нигде не учат, хотя специалистов выпускают различные институты физкультуры, некоторые медики целенаправленно переучиваются на реабилитологов. Но действенные команды можно пересчитать по пальцам.

«Мне нравится европейская модель создания реабилитации. Они не переучивали специалистов в каких-то областях, а фактически заново организовали школы реабилитации, взяв лучший опыт разных стран. Я часто читаю лекции по реабилитации и вижу, что из 40 человек действительно хотят учиться от силы 10. Очень обидно, что в России недооценена реабилитация как процесс возвращения человека к нормальной жизни», – говорит Никитин.

Сейчас Максим вновь собирается работать. Он восстанавливает пациентов после инсульта, записывает обучающие уроки в социальных сетях. Серьезно занимается ортопедией и хвалит петербургскую школу специалистов из Института Вредена. Он готов на общественных началах помогать организовывать школы реабилитации в стране. Его энергии и любви к жизни, работе можно только позавидовать.

«Мне еще лет 5 назад говорили, что я выгорю, устану. Но я не устаю, наоборот. Как можно не любить эту профессию, если лежачий пациент встает, если у него начинает работать то, что казалось безнадежно умершим?» – говорит Максим Никитин.

Заведующий отделением детской онкологии МИБС, лечащий врач маленького пациента Максима Никитина Константин Бойко также удивился темпам выздоровления мальчика.

«Мы тоже были удивлены темпами выздоровления нашего мальчика. Отмечу, что тут важен комплексный подход. Когда родители делают все, что говорит врач, это приносит результаты. С ним работали сквозь боль, сквозь слезы. Он кричал, даже ругался. Но благодаря этим усилиям был достигнут тот результат, который достигнут. Иногда родителям жалко ребенка, ведь он плачет, ему больно, и они откладывают занятия. Но тут родители оказались невероятными, они понимали, к чему мы идем.

Что касается детской онкореабилитации, то у нас с ней действительно все очень грустно, хотя в последние пару лет что-то сдвинулось с мертвой точки. Два года назад профессором Борисом Холодовым был создан единственный центр реабилитации – сейчас это подразделение Национального медицинского исследовательского центра детской гематологии, онкологии и иммунологии им. Дмитрия Рогачева. Но понятно, что ни одно учреждение не способно взять всех больных детей на реабилитацию. Лечить заболевание – это полбеды, это тяжело, сложно, но восстановление после лечения играет огромную роль, и не менее важную, чем само лечение.

Должны быть комплексные методы, и это самый важный момент. Реабилитация онкологического ребенка – это всегда мультидисциплинарный подход. Здесь не может быть один реабилитолог по месту жительства в поликлинике. Надо понимать, что можно, а что нельзя, что надо делать сегодня, а что – завтра. Должны работать вместе онколог, реабилитолог, невролог, врач-физиотерапевт, специалист по лечебной физкультуре. Из-за подобного большого числа специалистов, которые должны работать с одним ребенком, у нас по-прежнему так мало подобных центров»,  – сказал он.